- Какая у тебя мама красивая. И вы с ней и правда, очень похожи были тогда. – Анжела, моя невеста, смотрела на фотографию десятилетней давности в рамке. На ней красивая молодая женщина сидит в старинного вида кресле, обитом красным бархатом. Нога лежит на ноге, длинная чёрная плиссированная юбка почти полностью закрывает ноги в чёрных сапогах на высоком каблуке-шпильке и небольшой платформе. Бордовая водолазка выгодно подчёркивает изящество её фигуры, высокую грудь. Длинные русые вьющиеся волосы распущены, свисают по бокам изящной шеи, почти скрывая красивые ажурные серёжки. Одна рука с изящным и красивым маникюром и парой колец находится возле лица, пальцы едва касаются подбородка, вторая лежит на подлокотнике кресла. На груди кулончик в виде небольшого сердечка. Тонкие и красивые черты лица, красивый макияж завершают образ красивой женщины. За её спиной, немного сбоку от кресла, стоит подросток в свитере, джинсах и кроссовках. Его рука лежит на плече женщины – по их лицам можно с уверенностью сказать, что это либо старшая сестра и её младший брат, либо мама и сын. Второе верно – это я и моя мама. Но лишь два, может, три человека во всём мире знают секрет этой фотографии.
Мне было почти четырнадцать, когда это произошло.  Был предпоследний школьный день перед осенними каникулами, я весь день играл на старенькой приставке, потом уселся смотреть телевизор. В школе на каникулы дали задание – написать сочинение на тему «За что мы любим и ценим маму». Это было что-то вроде внеклассного задания. Кто напишет, тот напишет, нет – так нет. Я пока не особо думал об этом.
Мама позвонила и сказала, что будет поздно, и чтобы я не ждал её и ложился спать. Я обрадовался – наконец-то смогу всласть наиграться и телик насмотреться. Я уснул, когда показывали какой-то из «Терминаторов». Прямо на диване, перед теликом. А проснулся уже утром, от маминого голоса.
- Вставай, лежебока. В школу пора собираться, ещё день потерпеть осталось, потом выспишься.
Я лежал там же, на диване, накрытый маминым кожаным пальто. Оно приятно пахло кожей и мамиными духами.
- Поднимайся уже. – Мама забрала пальто и, повесив на руку, взглянула на меня, задумчиво приложив палец к подбородку. – Иди, умывайся и завтракать.
Я умылся и пошёл на кухню, где меня уже ждала яичница и пара пирожков, которые мама стряпала ещё вчера, пока я был в школе, потом с пацанами гонял в футбол во дворе. Пока я ел, мама сидела рядом и смотрела на меня.
- Какие планы на каникулы? Точнее, конкретно на сегодня и завтра?
- Не знаю пока. А что?
- Как насчёт в Торговый центр сходить? – Я пожал плечами – не то, чтобы я терпеть не мог с мамой по магазинам таскаться, но и особого энтузиазма от этого не испытывал.
- Ну, можно в принципе. Сегодня?
- Навряд ли. Скорей, завтра. Вряд ли мы сегодня всё сделать успеем. – У неё в глазах появился странный задорный блеск. – Только это будет… Не совсем обычный поход в магазин.
- Что значит не совсем обычный? – Я как раз закончил завтрак и теперь пил сок, глядя на неё.
Мама замешкалась, глядя то на меня, то на свои переплетённые пальцы.
- Ну… Мы пойдём наоборот. – Она взглянула на меня с хитрой улыбкой.
- Как это наоборот? Задом наперёд или мы туда что-то понесём, чтобы там продать? – Я хихикнул.
- Н-нет. – Мама покраснела. – Ты будешь мной, а я тобой. – Я поперхнулся.
- Это как? – спросил я, откашлявшись и очумев.
- Ну… Я наряжу тебя, накрашу, сделаю всё, чтобы ты выглядел в точности, как я, а сама надену твою одежду. – Она замерла, глядя на меня.
- Мам, ты чего, поехала? – Сказать, что я был ошарашен, не сказать ничего. Я был в шоке. – Нет, конечно.
- Ром, я знаю, звучит бредово, но у меня есть идея. Тем более, ты мне вчера про это сочинение сказал – вот и почувствовал бы, каково это – быть мамой. Не в полном, конечно, смысле, но… - Она вздохнула, и выдала то, что заставило меня задуматься об этой идее, как бы бредово она ни выглядела. – Смотри. У тебя будет доступ к моим картам и наличности, конечно, это будет далеко не всё, чем мы располагаем, но… - Она посмотрела на меня снова с той хитрой улыбкой. – Будучи «мамой», ты мог бы купить своему «сыну» то, о чём «он» давно просит – приставку, игры и что там ещё? Может, даже компьютер.
О приставке я маму просил уже давно, тем более, вышла новая модель, а на предыдущую сбросили цену. Но мама не считала,  что это будет хорошая идея. И дело не в деньгах – дядя, мамин брат, живущий за границей и ведущий там свой какой-то бизнес, постоянно снабжал нас деньгами. Мама могла не ходить на работу, но ради удовольствия, она работала в салоне красоты, так что, говоря, что сделает всё, чтобы я выглядел «в точности, как она», она не лукавила. Перспектива заполучить новую приставку и компьютер немного поколебала мою решимость в отказе от этой идеи – да, нам всегда говорили, что мы с мамой выглядим, как близнецы. Но… Всё-таки мама – настоящая женщина. По крайней мере, как я это понимаю – фигура, поведение, всё остальное. Да и как это – нарядиться в женское и пойти на улицу, да ещё и в столь людное место – ну уж нет, лучше физику учить – с ней у меня всегда нелады были, из троек не вылезал.
- Давай так. Тебе времени – до полудня. Решишь отказаться – я пойму, но было бы интересно попробовать. Я не говорю, что совсем тебе приставку не куплю, но тут ты сам мог бы распоряжаться что купить, а что нет. Но если согласишься – тогда из школы быстро домой. Нам сегодня много надо будет сделать тогда.
- Ну а если кто-то узнает, что на самом деле я это не я и ты не ты?
- Скажем, что это шутка. Что ты мне проспорил и, как истинный мужик, отрабатываешь спор. – Она вышла в прихожую, порылась там в сумочке и принесла свой смартфон. – Вот, смотри. Помнишь, когда мы это сделали? – Она показала мне фото, которое сделала с месяц назад в торговом центре. Она сделала его сама, мы оба были в кадре. Я никогда не думал, да и на фото это не смотрел, но сейчас увидел, что мы и правда, сильно похожи. – Светка, моя давняя школьная подруга, вчера сказала, что переодень нас – и никто даже не догадается, кто есть кто. Или, хотя бы, одень нас одинаково. Ну что? Подумаешь над моим предложением? Мне кажется, было бы забавно.
- Я подумаю. – Я всё ещё был в некотором шоке от всего происходящего. Мне была пора собираться в школу – сегодня только пара уроков и классный час, так что скоро я снова буду свободен на целую неделю. Неделя игры на приставке… Блин. Опять про новую подумал.
В школе я всё не мог выгнать эти мысли из головы. Хорошо, что уроки уже уроками, как таковыми, не были. Иначе бы я в последний день четверти двоек нахватал. К концу второго урока соблазн заполучить всё обещанное и, может быть, выторговать что-то большее, заставил меня принять решение. Я скинул маме смс с одним словом: «Да». В ответ пришло: «Хорошо, из школы сразу домой, никого не приводи». Остаток школьного дня я провёл, как на иголках. Отказаться теперь было бы проявлением слабости, и, хотя никто, кроме меня и мамы об этом никогда бы не узнал, но я бы это запомнил. Домой я шёл медленно. Я пытался обдумать всё это так и этак, вертел всё это в голове, представлял, как я буду ходить в маминой одежде. И мне вспомнился запах её кожаного пальто, которым она меня укрыла. Я представил, что оно на мне надето, а не просто лежит. Это вызвало во мне какое-то новое ощущение. Конечно, как и все дети, будучи совсем маленьким, я носил мамины вещи, но это ничего не значило. Остаток пути я думал, как всё пройдёт и представлял, что мы будем делать и говорить, если нас вдруг раскроют.
Дома меня ждала коробка на моей кровати и записка: «Мам, надень это и учись ходить. Приду домой займёмся остальным. Твой сын Роман». Приехали… Теперь она меня «мамой» называет. Я открыл коробку. Сверху лежал пакет с чёрными женскими гольфами, тонкими и прозрачными. Тогда я не знал, что это называется «нейлон». Под ними лежали чёрные кожаные туфли с острым носком, ремешком и высоченным каблуком. Хорошо хоть, это не было то, что называется «шпилька». Да, мама всегда ходила и ходит только на высоких каблуках – у нас одна проблема, оба невысокие, почти одного роста, из-за этого мне пришлось добиваться признания делами, суждениями, а чаще всего кулаками. Я повертел их в руках, и мне снова на глаза попалась записка. «Мам». Я вздохнул и про себя сказал: «Я – мама, а Ромка – мой сын». Мысль была, мягко говоря, странная. Я повторил это про себя. Снова. И ещё раз. Я разделся, переоделся в домашнюю одежду – старые шорты и футболку. И снова вернулся к содержимому коробки. Как вообще возможно ходить на таких каблучинах?! Пока я вертел туфли и гольфы в руках, позвонила мама. Или теперь уже «сын»? Я усмехнулся при этой мысли и включил приём.
- Алё?
- Мам, привет ты уже дома? – Голос был мамин, но… Какой-то странный.
- Д-да… - Она уже в открытую меня мамой назвала – из трубки доносился говор прохожих и шум улицы.
- Ты видела, что я тебе оставил? Там в записке написано всё, я скоро приду. – «Видела». Ну да, раз «мама», значит, «видела». Логично.
- Да, видел…ла. Хорошо… Сынок. Жду тебя.
- Записка. Делай то, что там сказано. – И «сын» отключился.
Вот так вот… Я уже стал мамой. Я усмехнулся и, сев на кровать, принялся надевать гольфы. Ощущение было новое и необычное – ткань приятно холодила кожу. Я не удержался и погладил их руками, усмехнулся. Пришла очередь туфель. Я взял их в руки. Они были новыми – всё, что кладут внутрь – какая-то палка из носка упиралась в пятку, а в носке скомканная папиросная бумага - было там. Почему-то мне казалось, что мама купила их специально для этого, я никогда их у неё не видел. Хотя туфель у неё много, несколько десятков пар, даже шкаф отдельный для этого купила, там туфли, сапоги, сандалии или что там ещё. Я вынул всё, что было внутри туфель. Поставил на пол перед собой и несколько минут просто сидел и смотрел, всё ещё раздумывая над ситуацией. Потом поднял ногу и сунул её в туфлю. Неожиданно для меня, нога скользнула туда очень легко, словно намыленная. Из-за гольфов так? Было интересно ощущать кожу туфель через эту ткань. Я надел вторую туфлю и, держась за спинку стоящего рядом стула, попробовал встать на ноги. Ноги подгибались, коленки напряглись. Я попытался их выпрямить, но получилось не до конца. Странно, но равновесие мне удалось сохранить достаточно хорошо. Может, из-за того, что я хоккеем занимался пару лет? Попытался сделать пару шагов. Тяжело, но ходить можно. Почему-то это всё вызвало у меня нервный смех и я, хихикая, как дурачок, продолжал делать маленькие аккуратные шаги по комнате.
Потом я кое-что вспомнил, и мне пришла в голову глупая мысль. Я осторожно, стараясь не стукать громко каблуками, пошёл в прихожую. Я даже не думал, что того, что я там надеялся найти, может не оказаться на месте. Но оно было там. Теперь это меня немного озадачило – если мама где-то на улице, то в чём она пошла? Пальто висело на вешалке. То самое. Я несколько секунд смотрел на него, потом медленно снял с вешалки. Вдохнул ставший уже знакомым запах кожи и маминых духов. Подумал, что мама будет ругаться, если застанет меня в этом пальто, хотя, учитывая, что мы собирались провернуть – а может и не будет. Я надел пальто и в зеркале успел увидеть, насколько комично я выгляжу – в старых футболке и шортах, в женских гольфах и туфлях на высоченных каблуках, с подогнутыми коленками. Да ещё и ремешки на туфлях забыл застегнуть. Туфли, кстати, оказались, как мама говорила, когда покупали мне ботинки, «только-только». Я застегнул, нагнувшись, ремешки, затем выпрямился, постаравшись максимально выпрямить коленки, застегнул пальто и пояс на нём. После этого повернулся к зеркалу. Если не обращать внимания на то, что коленки мне так и не удалось выпрямить, и было видно, что голени немного отклонены вперёд на обеих ногах, я выглядел, как мама, только с короткими волосами. Я усмехнулся и, некоторое время, покривлявшись перед зеркалом, отправился в мамину комнату. Игра всё больше и больше меня захватывала. Полы пальто (оно было длинным, мне почти по щиколотку) при каждом шаге касались ног в гольфах, вызывая приятные ощущения. Добравшись до маминой комнаты, я какое-то время постоял на пороге. Не то чтобы мне было запрещено заходить сюда, просто без необходимости я этого не делал. Я подошёл к приоткрытому шкафу и открыл дверцу. Всё, что там висело и лежало, было для меня, по большей части, просто красивыми тряпками. Теперь я попытался взглянуть на это другими глазами.
В двери повернулся ключ, после чего дверь открылась и закрылась, потом донеслось:
- Мам, ты где? – Всё ещё чувствуя неловкость при таком обращении, я медленно дошёл до двери и вышел из комнаты. – Ой, ты такая красивая. – Мама была в моих джинсах, моей толстовке, кепке и кроссовках. Я словно смотрел в зеркало. – Ты уже готова? Мы можем идти?
- Ты что? Как идти? Я в этих штуках еле стою не то, что хожу. А пальто… Так просто надел.
- Надела, ты хотела сказать? – Мама сказала это с нажимом.
- Да, надел…ла. Прости.
- За что простить? – Мама, похоже, искренне удивилась.
- Ну… Что я твоё пальто взял.
- Не взял, а взяла. Это раз. А во-вторых, мам, это твоё пальто, а не моё, так что тебе самой решать, надевать его или нет.
- Ну, ещё скажи, что все вещи в твоей комнате мои.
- Это смотря, какую комнату ты моей называешь. – Мама разулась и подошла ко мне. – Вот эта комната – она указала на мою, – моя, а вот эта – указала на свою, – твоя. – Она вздохнула, видимо, увидев мою озадаченную мину. – Послушай. Мы решили устроить эту игру, и чтобы она удалась, нам надо, как минимум, на эти два дня, стать друг другом. Так что я буду ночевать здесь, – опять кивок в сторону моей комнаты, - в своей комнате, а ты – здесь – кивок в сторону маминой комнаты, - здесь, в своей комнате. И да, на это время всё, что в этой комнате – моё. Хотя, по сути, это итак всё моё. – Она улыбнулась. – Но не об этом сейчас. А вот в этой комнате – всё твоё. Кстати, пройдись-ка, я посмотрю.
Я прошёлся по коридору до входной двери и обратно.
- Неплохо, неплохо, только колени выпрямляй. И двигайся вот так. – Мама сделала пару шагов, потом повернулась ко мне и с улыбкой спросила: - Мам, можно я твои туфли возьму показать, как ходить надо. Я знаю, мальчики так не делают, но я ненадолго и никто не увидит.
Я молча кивнул. Мама прошла в прихожую, достала из стенного шкафа пару туфель и надела их. Я увидел, как бы я выглядел, вздумай я в своей обычной уличной одежде напялить мамины туфли, и меня это насмешило.
- Да, я знаю, смешно и нелепо выгляжу. Вот, смотри. – Она прошлась по коридору мимо меня в одну и в другую сторону. Потом ещё раз. Потом я попытался повторить её движения и некоторое время мы ходили так по коридору, держась за руки. Наши каблуки гремели по полу, и я только потом подумал, что могли подумать соседи снизу.
- Ну вот, мам, теперь намного лучше. Давай, ещё пару раз пройдись.
Я так и сделал, стараясь делать всё то же, что мы делали вдвоём. Мама стояла, облокотившись на стену, и смотрела.
- Замечательно. Не забывай всё время так ходить и всё будет прекрасно. – Она сняла кепку, и я с ужасом увидел, что она состригла свою шикарную шевелюру, сделав на голове копию моей причёски. Я даже остановился.
- Ты… Ты что сделала?!
- Я тебе что, девочка? Сделал, а не сделала. Да, я постригся. И что? Отрастут опять.
Я повернулся к ней, постаравшись сделать это по-женски, как она мне показала, и с хитрой улыбкой спросил:
- Если ты не девочка, почему ты тогда носишь мамины туфли на высоких каблуках? Мальчики ведь не носят каблуки.
- Ой, прости, мам. Больше этого не повторится.
А мне стал интересен один вопрос.
- А если бы ты был мамой и твой сын попросил у тебя твои туфли на каблуках поносить, что бы ты сказал?
Мама долго на меня смотрела, потом улыбнулась.
- Я бы подумал об этом. Ну что, ходить более-менее научилась, давай теперь за остальное браться. – Мама ушла в прихожую, положила туфли на место, и принесла средних размеров сумку в свою, то есть, теперь в мою, спальню. Я вошёл следом и с интересом смотрел, что там лежит. Там оказался парик – точь-в-точь мамина прическа до того, как она состригла свои волосы, пара пакетов с какими-то тряпками.
- Сейчас раздевайся и иди вымойся. Потом наденешь вот это. – Она протянула мне свой белый махровый халат.
- Только это и всё? – Я спросил это в шутку, но получил совершенно серьёзный ответ:
- Да. Только это. Остальное будем надевать здесь.
Я снял туфли, гольфы и скинул пальто, оставив всё это в «моей» комнате под улыбчивый взгляд мамы. В душе я опять раздумывал надо всем этим, представлял, как я себя буду держать, как буду выглядеть, что и как говорить. И что делать, если встретится кто-то знакомый, а ещё, не дай Бог, узнает правду. Эта мысль заставляла меня холодеть от ужаса – моя жизнь была бы кончена. Но отступать уже тоже было поздно – я сказал своё слово. Если я его не сдержу – тогда точно самое время встать на каблуки и платье напялить. Только уже навсегда.
Я вытерся и, немного подумав, надел халат и вышел из ванной. Мама ждала меня с разложенными на кроватями элементами женского белья, и ещё какими-то непонятными штуковинами округлой формы.
- Иди сюда. Надевай вот это. – Она протянула мне трусики от красивого чёрно-серебристого комплекта кружевного белья.
- Зачем это-то? – Я посмотрел на трусики, потом на неё. – Никто же не увидит, что у меня под одеждой.
- Затем, что уж если играть, так играть. Кроме того, тебе надо придать более женственные формы. И, кроме того, вдруг ты захочешь себе что-то купить из одежды, а это мерить надо, так что придётся раздеваться. А как, ты думаешь, отреагируют в магазине, увидев под красивым платьем мальчишеские труселя?  - Я немного опешил – как это так – раздеваться и мерить на себя ещё и платья в магазине?
- Мы не говорили об этом, я не собираюсь там ничего мерить. Возьмём так и пойдём дальше.
- Мам, не говори глупостей. Чтобы женщина купила что-то из одежды для себя  не то, что просто не примерив, а ещё не перемерив перед этим штук двадцать разных платьев? Я же помню, как тебя ждал, когда ты себе одно платье на один вечер покупала, я полтора часа сидел и зевал, пока ты там полмагазина мерила. – Она подошла ближе. – А если ты сможешь это сделать, то, может, и сына ещё чем-то порадуешь? – Она почти прошептала это, при этом улыбнулась и подмигнула.
- Ты имеешь в виду, что купить тебе что-то ещё кроме приставки, игр и игрушек? – Мама кивнула. – Ну… Ладно, давай так. Только как я выбирать-то буду?
- А мы сделаем так. Ты разрешила сыну выбирать сегодня для тебя одежду и обувь, ну и всё прочее.  А я уже буду тебе приносить, ты только меряй, а я тебе буду давать понять, что купить, а что нет. Допустим, незаметно подмигивать. Хотя, что уж тут незаметно – мы скажем, что так договорились и если другие, к примеру, одобрят то, что я для тебя выбрал, ты мне потом приз купишь.

- Нуууу… Ладно. – Я взял трусики и, отвернувшись, надел их, прикрываясь полами халата.
- Теперь ложись на кровать, надо ножками твоими заняться.
- В смысле ножками? А что с ними?
- Надо тебе ножки обработать и педикюр сделать. А то вдруг ты там захочешь туфельки померить? Давай, ложись на спину. – Я лёг, после чего она села на стул и принялась колдовать над моими ногами, укладывая их по очереди себе на колени. – Ну вот, с этим разобрались. Как тебе? – На моих ногах, на ногтях, красовался кроваво-красный лак. Выглядело забавно, и я усмехнулся, пошевелив пальцами ног. – Э-э-эй, тихо, лак не высох ещё. – Мама взглянула на меня и хищно усмехнулась. – Ложись полностью, головой на подушку. – Пока я ложился, она занесла мои ноги на кровать. – Глаза закрой. Только спать не вздумай.
Через пару минут я почувствовал, что мама стала мазать мне лицо какой-то приятно пахнущей массой. Потом на мои глаза положили что-то мокрое.
- Теперь лежи так и не двигайся, а я пока руками займусь.
Что происходило с моими руками, я не видел. Лишь потом, когда мама закончила и разрешила мне открыть глаза (хотя с лица моего она уже давно всё убрала), я увидел на своих руках то, что до недавнего времени было на маминых – длинные, заострённые ногти цвета кроваво-красный металлик или что-то похожее.
- Ну что, как тебе? Нравится?
- Ну… У тебя нравилось. У меня… Не знаю пока. – Я шевелил пальцами, стукал ногтями друг о дружку, о спинку кровати. Ощущение было забавное. – А как я потом в школу пойду?
Лицо мамы стало серьёзным.
- Ну, что тут поделать, придётся тебе потерпеть. Или в перчатках идти и не снимать их.
Я похолодел.
- Шучу, не бойся. Это всё быстро удаляется. – Она показала мне свои руки – как я не заметил! Её пальцы были просто пальцами, как у любого другого человека, без длинных красивых ногтей. Лишь кольца украшали их.
- Сынок, а зачем ты мамины кольца надел? Я тебе разве разрешала их трогать? – Я посмотрел на маму, стараясь сделать строгий взгляд.
- Ой, прости мам, больше не повторится. – Она стянула кольца и надела их на мои пальцы. Я не верил глазам – руки были моими, но они были мамины. Я их осматривал со всех сторон, пытался что-то сделать пальцами, но, с непривычки, из-за длинных ногтей, у меня это плохо получалось. Мама с улыбкой смотрела на мои манипуляции, потом принялась учить меня, как правильно действовать, чтобы ногти не мешали.
- Теперь будем одеваться. Вставай. – Я встал, и мама протянула мне что-то вроде телесного цвета шорт с какими-то плоскими с одной стороны (внутренней) и округлой с внешней стороны, вкладками. Верх шорт, их пояс, был очень широкий и с узкой горловиной на застёжках. – Надевай это. Хотя подожди. – Она несколько минут смотрела то на меня, то на эти «шорты». – Ладно, на сегодня так сойдёт, а завтра по-другому надо будет. Надевай.
- Под трусы?
- Не «трусы», а «трусики». Завтра под трусики надо будет, сегодня и так сойдёт. Я сейчас. – Она вышла из комнаты, а я, расстегнув пояс, принялся впихивать себя в эту неведомую конструкцию. Удалось с трудом, а вот с застёжками я так и не справился. Как раз в комнату вошла мама.
- Ну что, управилась?
- Нет, застегнуть не могу. – Я всё ещё чувствовал неловкость от того, что она ко мне обращается, как к девчонке.
- Давай помогу. – Мама, смеясь, подошла ко мне и застегнула оставшиеся крючки. – Ну как? Удобно? Не сильно туго? – Тело было стянуто в талии, это я чувствовал отчётливо, от этого было немного непривычно и несколько труднее, чем обычно, дышать. Мама отошла от меня на несколько шагов. – Распахни халат. – Я так и сделал. Мама долго осматривала то, что получилось, потом дала мне верх от того комплекта белья, трусики от которого уже были на мне. В чашечках (я тогда не знал, что это так называется) были какие-то мягкие штуки. Я долго возился, не зная, как это надевается, в конце концов, мама, смеясь, надела его на меня и застегнула на спине. – Вот. Теперь другое дело. Э, нет, ещё рано. – Я двинулся было к зеркалу, чтобы посмотреть, что получилось. Мама показала на вертящийся стул недалеко от её столика. – Садись туда.
После того, как я сел, мама сказала закрыть глаза, что я и сделал, и она принялась возиться с моим лицом, нанося косметику. Я не ожидал, что это будет так приятно – нежные прикосновения, приятный запах… Я чуть не уснул там. Время от времени мне, по маминой просьбе, пришлось глаза то открывать, то закрывать, то скорчить что-то, чтобы ей было удобнее.
- Ну вот, готово. Можешь открыть глаза. Н-да, красота – страшная сила. – Она с улыбкой смотрела на меня. Да, ещё одно. Теперь выбирай. Вариантов два. Либо мы тебе прокалываем ушки, чтобы ты могла вдеть серёжки, тогда ты будешь совсем неотличима от меня. Либо, у меня где-то были старые клипсы, которые я уже давно не ношу, тогда не придётся прокалывать уши, но они могут упасть, и тогда всё может вскрыться.
- Ну как прокалывать, мне же в школу потом. Это же не ногти, их не снимешь, дырки-то…
- Ну, в общем-то, да, но они и зарастут быстро. Тебе же только эти два дня походить с проколами – сегодня да завтра. Будет больно, не скрою, но недолго. Да и сейчас много кто уши прокалывает из парней, я уже не раз видела, да и в салон к нам приводили не раз. Ну что? Что мне искать? Иглу или клипсы? На клипсах точно проколоться можем.
- Ну-у-уу… Ладно. – Я вздохнул. – Давай прокалывать тогда.
То, что мама достала из коробочки с её рабочей мелочёвкой, повергло меня в ужас. Игла была длиной не меньше десяти сантиметров.
- На работе у нас для этого пистолет есть, но я сегодня туда не зашла, слишком поздно мне эта мысль в голову пришла. – Она захихикала. – Не зашёл, то есть. К тебе на работу. – Она подмигнула мне. Я захихикал в ответ. – Не хихикай, такой даме, как ты, это не идёт.
Это действительно было очень больно, поэтому я взял перерыв между проколом одного уха и другого. Потом долго шевелил головой, привыкая к тяжести серёжек – мама вынула их из ушей прямо перед тем, как вдеть их в мои, протерев какой-то жидкостью перед этим. Потом она надела мне на голову какую-то сетку, затем взяла парик и аккуратно натянула мне на голову. Отодвинулась, посмотрела, взяла расчёску и минут пятнадцать колдовала над «моими» волосами.
- Так. Это всё золотое, так что будь аккуратнее. Теперь давай одеваться, а то времени уже много.
- Ну да, так зачем одеваться? В платье же не на каблуках ходить. А на каблуках я и дома походить могу. Кстати, а если мне понравится? – Я улыбнулся.
- Мам, тебе надо, как бы сказать, - она покрутила пальцем в воздухе, - сдать сегодня некий… Мммм… Экзамен. Ты сейчас оденешься, то есть, я тебя одену, и пойдём в магазин. Надо на ужин что-то купить и ещё кое-чего. – Я опешил.
- В ка-какой магазин? Ты о чём? Мы же завтра только собирались в магазин идти.
- Мам, у нас холодильник пустой. А надо купить ещё кое-что, что мне не продадут – я ещё маленький. Так что тебе надо идти со мной. Тем более, сейчас на улице темно, попривыкнешь немного к своему новому образу. И к каблукам. Или ты против, и нам стоит от всего отказаться?
Я хотел было открыть рот и сказать да, потом вспомнил, что ранее да другое слово, да и мысль о новой приставке с играми не давала мне покоя.
- Да нет, не надо отказываться. – Протянул я задумчиво и вздохнул. – Ладно, давай одеваться.
- Ну, вот и хорошо. А то зачем я старалась, тебя тут раскрашивала. – Мама подошла к шкафу. – Так. Что мы выберем на сегодня. – Мама встала, сложив одну руку на груди, а второй, пальцем, уперлась в подбородок.
- Сынок, мальчики так не стоят. – Мама повернулась ко мне:
- А как стоят?
- Просто, раскрывают двери и держат их руками, глядя внутрь.
- Вот так? – Мама взялась руками за раскрытые двери и повернулась ко мне.
- Да. Ну или по-другому, но не так, как ты до этого. Так только девочки стоят. – Мама засмеялась и, приняв решение, вынула из шкафа плечики с шерстяным (как она мне потом сказала) синим платьем.
- На, надевай. – Она дала мне плечики, и я принялся натягивать платье на себя. Мама мне помогла, застегнула молнию на спине, потом обошла и, окинув меня взглядом с головы до ног, помотала головой:
- Снимай, не годится. – Она помогла мне его снять, повесила опять на плечики, а потом вытащила другое, чёрное, блестящее, с длинной юбкой, такой, гармошкой, рукавами до локтя и подала мне.
- У него совсем рукава короткие.
- Ничего страшного, наденешь перчатки, они длинные.
- Перчатки? На это вот? – Я показал ей «свой» маникюр, который она мне сделала.
- И что такое? Перчатки как раз для таких случаев.
Я влез в новое платье, вспоминая, какой красивой мама была в нём на моём прошлом дне рождения в кафе.
- Блин, вот я дура-то… Дурак, то есть. Чулки мы забыли. – Она вновь полезла в шкаф и вынула оттуда пакет с девушкой на картинке. Глядя на меня, принялась его распаковывать, потом, глядя на мои бёдра, положила обратно. – Не пойдёт, надо колготки… А остались ли они у меня? – Она долго рыскала в шкафу, потом вынула оттуда комок чёрной ткани и расправила его. – Старые, но, может… Блин, со стрелкой. А других нет. – Она посмотрела на меня. – мама, тебе нужны колготки. Минимум – две штуки. Так что… Придётся пока эти надеть, под юбкой не видно будет, а в магазине купишь.
- А ты же до этого что-то другое доставала? Их почему не надеть?
- Там чулки, с силиконовой резинкой. Они должны на голую кожу надеваться, иначе держаться не будут. Так что тебе сейчас только колготки. Чулки потом попробуешь. Если не передумаешь. Пока придётся это потерпеть. – Она протянула мне колготки и показала, как их надевать. Они были порваны выше колена, на внутренней стороне бедра. Светлая полоска от дыры сползала вниз до самой лодыжки. Увидев это, мама поджала губы. – Придётся сапоги надевать. Ну что, иди сюда теперь. – Она поманила меня пальцем к зеркалу.
Я подошёл и повернулся к зеркалу. Там стоял я и моя мама. Мама в платье, с распущенными по плечам волосами, была, как всегда. Неотразима. А вот я рядом с ней выглядел распоследним оболтусом. И было тяжело поверить, что «мама» в зеркале – это я и есть.
- Ну как? Правда же, моя мама самая красивая в мире? – Мама взяла меня за локоть и прижалась ко мне, смеясь. – Пойдём, обуешься да пальто наденешь, пока я одеваюсь.
Я пошёл в прихожую, по пути наслаждаясь тем, как юбка ласково касается моих ног, затянутых в колготки. Сапог там было пар пять или шесть, от почти летних до тёплых зимних, но все на высоких каблуках.
- Вот эти надевай. Они как раз для такой погоды. Да и каблук не сильно тонкий. Да. И на вот ещё. – Она протянула мне длинные, выше локтя, кожаные перчатки. Я попытался их надеть, но из-за их длины не смог, и мама, со смехом – «Какая у меня мама беспомощная!» - надела их на меня. Потом я надел сапоги, прошёлся опять по коридору, посмотреть, как я в них двигаюсь, да и мама посмотрела и, кивнув, надела мою куртку и кроссовки, надев на голову вязанную шапочку с неприличным в простонародье названием. Я тем временем надел пальто и двинулся было уже к двери, но был остановлен маминым голосом:
- Мам, ты ничего не забыла? – Я повернулся – она показывала на сумочку, что стояла на тумбочке возле гардероба. – А то без денег в магазине вряд ли что-то дадут.
- Может, просто пройдёмся вокруг квартала и всё? – Я боялся идти в магазин.
- Струсил? – Мама смотрела на меня серьёзно. – Я-то думала, ты хозяин своему слову. А ты просто струсил. Хорошо, если сейчас опять скажешь, что не пойдёшь – так и быть, забудем об этом и никуда не пойдём ни сегодня, ни завтра. – Она в упор смотрела на меня, при этом я, будучи на каблуках выше неё, чувствовал себя так, словно я ей где-то по колено, в лучшем случае, по пояс. Так мы простояли с минуту, глядя друг на друга.
- Ладно, идём. – Я взял сумочку и, вынув оттуда ключи, открыл дверь и шагнул за порог, ожидая, когда «сын» выйдет следом.
Сердце колотилось где-то на уровне горла, коленки тряслись, руки дрожали. Замыкая квартиру, я ключом попал в скважину лишь с третьего раза. Этажом выше кто-то хлопнул дверью, и вниз застучали шаги. Я обомлел. Этого ещё не хватало – сейчас нас увидят и нашему плану хана. По лестнице спускалась тётя Нина – вдова, дочь ветерана, всегда добродушная, неунывающая и смешливая бабушка.
- Здравствуй, Леночка. Куда это вы, на ночь глядя? – У меня всё поплыло перед глазами.
- Здравствуйте, тёть Нина. Да вот, мама решила на ужин что-то приготовить, а игридетов нет.
- Здравствуй, Рома. Ингредиентов, ты хотел сказать? – Она засмеялась и, улыбнувшись мне и маме, пошла вниз по лестнице, напевая что-то себе под нос. Меня, наконец, отпустило, но ноги всё ещё тряслись противной мелкой дрожью.
- Мам, идём уже. Чего задумалась? – Мама трясла меня за руку. Я мотнул головой и пошёл. Или пошла? Может, мне и думать про себя в женском роде, чтобы не проколоться? Ну уж нет. Лучше сосредоточиться, и быть внимательным, и не забывать вслух говорить от женского лица. Уффф… Ладно, идём. Как забавно цокают каблуки. Особенно, когда сам производишь эти звуки.
- Мам, мне больно.
- Что? - Я посмотрел на маму.
- Мне руку больно. – Я, оказывается, в какой-то момент взял маму за руку и сильно сжал в волнении.
- Да, прости, сынок. – Я ослабил хватку, и мама, улыбнувшись, подмигнула мне и одними губами прошептала «Ты молодец». Больше мы в подъезде, к счастью, никого не встретили, хотя у меня в крови было уже столько адреналина (тогда я не знал, что это такое и почему у меня такое состояние было), что я, мне кажется, готов был идти куда угодно в образе мамы, даже на работу вместо неё. Конечно, это глупость – я бы там ничего не смог сделать.
На улице уже было темно, поэтому я часто смотрел под ноги – всё-таки нескольких часов хождения на каблуках было мало, чтобы я мог с уверенностью на них двигаться. Ноги время от времени подкашивались, и мамина рука напрягалась, чтобы помочь мне удержать равновесие.
- Мам, давай мороженого купим? Большое ведро. И кино какое-нибудь посмотрим? Давай, а? Ну давай? – Я посмотрел на неё и вдруг увидел со стороны себя. Неужели я так же иногда клянчу что-то себе? Или, хотя бы, клянчил, но прекратил с возрастом? Да и маму так за руку я давно уже не держу.
- Рома, будь спокойнее, ты уже большой мальчик. И не висни на моей руке, большие мальчики так не делают.
- Прости, мам, но давай, правда, мороженого возьмём?
- Ладно, ладно, будет тебе мороженое. – Я улыбнулся, глядя, как у мамы загорелись глаза.
Мы прошли несколько магазинчиков поблизости от дома, чтобы избежать возможности встретить знакомых – наш маскарад, вроде, удаётся, но вести беседы от маминого лица я, всё же, не способен – мало ли о чём будут говорить. Хотя, по совести говоря, прошёл эти магазины больше я, чем мама – она недоумённо смотрела на меня, когда мы прошли первые два, а потом, видимо, поняв, в чём дело, просто шла рядом, сунув руки в карманы и пиная камешки на дороге. Потихоньку начал сыпать снег. Ветерок развевал волосы моего парика, создавая забавные ощущения. На холоде ощущение на коже под колготками стало сильнее и почему-то приятнее. Я начал понимать, почему женщины так любят их носить. Ещё и кожа сапог добавляла ощущений. Плюс цокот каблуков. Меня он и раньше привлекал, но теперь, когда я сам был их источником…
Наконец, я решил завернуть в магазинчик. Это был небольшой минимаркет. Народу было немного – пара алкашиков у кассы, разглядывавших бутылки водки на витрине, пожилая женщина у витрины с мясными деликатесами да трое мужиков у стойки с разливным пивом. Пройдя неподалёку от них, я услышал за спиной присвист и восхищённые возгласы. Я привык уже, что маму часто сопровождали подобные действия со стороны такого вот контингента, но потом я вспомнил, что сам сейчас в образе мамы, и мне стало неприятно, а вот мама хихикнула. Я только успел повернуться к ней, как она кинулась назад со словами:
- Да, сейчас принесу. – Я поднял глаза и встретился глазами с одним из «пивных». Я быстро отвёл взгляд, разглядывая витрину. Это оказалась витрина с вином. Мама подошла с корзиной и встала рядом, поглядывая то на меня, то на витрину, то бросая мимолётные взгляды на мужичков. Потом вытащила телефон, набрала какой-то номер – хотя я успел заметить там тёмный экран.
- Сейчас, я у папы спрошу, какое он тогда брал, что тебе понравилось. Да, пап, слушай, мы с мамой в магазе. Как то вино называлось, что ты маме на день рождения покупал? Оно ещё ей понравилось. Как? Ага. Ага. Какого завода? – Она протянула руку к витрине и, взяв какую-то бутылку – я успел заметить, что не из дешёвых, принялась её рассматривать и «уточнять», то ли она взяла или нет. Потом, поблагодарив, «повесила» трубку и, показав мне бутылку, положила её в корзину. – Вот это вино папа брал. Я ещё этикетку вспомнил, когда он сказал. Краем глаза я заметил, что «пивные», кинув на нас взгляд, удалились. Они ещё некоторое время пошумели и посмеялись на кассе, потом ушли окончательно. Я заметил, что у меня опять мерзко затряслись коленки. Мама взяла меня за руку, слегка её сжала и улыбнулась. Мы пошли дальше. Я взял большое ведро мороженого, потом, со смехом, мама принесла ещё. Вспомнив, что у нас, и правда, ничего нет на ужин, мы посоветовались, и решили взять пельменей и кое-что из овощей «маме на салат». Кроме бутылки вина ещё взяли несколько банок безалкогольного пива.
Уже возле самой кассы мама дёрнула меня за руку и сказала шёпотом:
- Мам, ты ещё колготки хотела купить. – Тут подошла наша очередь, и я не нашёл ничего лучше, чем сказать:
- Ой, да, забыла совсем. – Я было кинулся к витрине с выставленными там колготками, ещё не понимая, как и что я там буду выбирать, но мама с улыбкой остановила меня:
- На, выкладывай, я пока возьму. Я знаю, что надо, я же уже покупал их тебе.
- Какой у вас замечательный сын. – Кассирша смотрела не меня с восхищением. – Не то, что мой оболтус. Даже просто за хлебом сходить не допросишься, а тут надо же – даже маме за колготками ходит, не боится.
- А чего бояться-то? Я же их маме беру, а не себе. Вот, на. – Мама протянула мне несколько – пять или шесть – пакетов с колготками разных цветов. Точнее, я тогда думал, что с колготками. Среди них были и чулки, хотя увидел я это только дома. Мы рассчитались (я первый раз самостоятельно прикладывал карточку к терминалу), потом «сын» забрал у «мамы» пакет и мы вышли на улицу. Я боялся, видимо, где-то в глубине души, что «пивные» могут нас всё-таки поджидать – никогда не забуду тот его взгляд – но всё обошлось. Снег стал идти сильнее, но было довольно тепло для начала ноября – на земле он почти сразу таял.
- Мам, давай просто прогуляемся по пути домой?
- А как же сумка? Она же тяжёлая?
- Да нет, не особенно.
Я вспомнил слова кассирши о её сыне. Вспомнил, что она сказала о «моём». Вспомнил себя, когда мама просила меня что-то сделать. И понял, что зря кассирша хвалила сына моей мамы. Он оболтус ещё похлеще, чем её. Я никогда даже подумать не мог, что смогу купить что-то в магазине для мамы. Чипсы, конфеты, жвачку, игрушки какие-то, мороженое, газировку, бургер или сэндвич – это да. А вот просто что-то домой купить, на ужин или на обед – только из-под палки. И только строго по списку – если денег мама в обрез дала, то ничего лишнего. А так – смотри выше. И уж, тем более, колготки…
Задумавшись, я не сразу почувствовал, что мама трясёт меня за руку.
- Ма-ам, ты не слышишь что ли?
- Прости, задумалась. Что случилось?
Мама оглянулась вокруг и шёпотом спросила:
- Ну что, каково тебе быть мамой? Как тебе в женской одежде? Готова к завтрашнему походу или всё отменяем? – Я совсем забыл уже, что завтра мы ещё в большой торговый центр собрались. И что я смогу за это получить.
- Нет, не отменяем и я готов…ва. – Мама строго посмотрела на меня:
- Так готов или готова?
- Готова. А как я выгляжу со стороны? Не похоже, что сын мамины шмотки напялил и кривляется?
Мама засмеялась:
- Нет, не похоже, но сегодняшняя практика тебе была точно не лишней. Ты стала гораздо лучше на каблуках держаться, да и манеры у тебя стали лучше, движения женственнее. А я как? Похож на подростка тринадцати лет? – Я, улыбнувшись, кивнул.
- А что если… - Я замолк на полуслове – из-за угла вышел мужичок с мелкой писклявой собачкой, которая тут же принялась на нас ожесточённо тявкать.
- Если – что? – Мама вернулась к разговору, когда мы вновь остались одни на улице. Ну, не совсем одни – были люди, только на расстоянии.
- Ну… - Я замялся. – Что если мне понравится быть мамой? – Я с улыбкой посмотрел на неё. – Ну, или, к примеру, носить твои платья и каблуки?
- Платья и каблуки – это ещё ладно, но вот если бельё захочешь – тогда придётся тебе самой его покупать. Да и с платьями тоже – мои только на первое время, потом сама будешь приобретать. Кстати, завтра же можешь и начать. В центре точно есть много отделов с женской одеждой и обувью. Кстати, не устала на каблуках идти? А то может помочь? – Она со смехом смотрела то вперёд, то на меня.
- Каким образом ты мне поможешь?
- Ну, я же уже давно на каблуках хожу, можем махнуться.
- Ещё чего. Ещё сына я не просила мои каблуки напялить. – Мы оба рассмеялись и пошли дальше. Стало заметно холоднее.
- Хорошо, что ты сапоги надела. В туфельках бы замёрзла. Вон, и снег таять перестал. А сама как? Не замёрзла? А то пальто тоненькое совсем. Да и платье тоже не осеннее.
- Мне кажется, я сейчас в печи какой-то сижу. Мне никогда так жарко не было, как сейчас.
- Это адреналин. Я слышал, что у некоторых в таких обстоятельствах он выделяется.
- А, понятно. А что это за шорты такие? Мне в них жарко ещё дома было.
- Это чтобы у тебя, мамочка, бёдра и талия стали, как у женщины. Бёдра покруглее, а талия наоборот, потоньше. Сильно жарко?
- Ну… терпимо. А ты их тоже носишь?
- Мне-то зачем? У меня итак всё, как полагается.
- То есть, мне и завтра в этом идти?
- Само собой. Я же тебе уже говорил о примерке. – Она подошла вплотную и мы шли, почти соприкасаясь бёдрами. – Пойми, иногда бывает так, что женщина видит вещь, которая ей нравится, и она сию минуту хочет её купить. Особенно иногда так бывает, если вещь последняя. Или единственная. А за это ты сможешь купить для твоего любимого сына всё… Ну, почти всё, что он захочет.
- И даже новую приставку?
- Так ты же итак собралась новую покупать.
- Нет, в смысле не просто новую, а вообще, новую модель, которая только вышла.
- Смотря, сколько она будет стоить.
- Ну… Хорошо. А если я, и правда, захочу сама себе что-то купить? Не как маме, а как… Ну… Себе. Для себя. – Вопрос был провокационный, но я почувствовал, что почему-то краснею.
- Как скажешь, ты же мама, ты можешь себе всё, что угодно покупать. – Она подмигнула мне и мы, открыв дверь (мама забежала вперёд и, переложив пакет из магазина в другую руку, открыла передо мной дверь, пропуская вперёд), стали подниматься по лестнице. Я снова вспомнил себя – мне бы даже в голову не пришло сделать такое для мамы, хотя она мне часто об этом говорила. Я и пакеты из магазинов никогда не носил, если только она меня не просила. Сам бы я никогда не взял – не приведи Бог, увидит кто, что я за мамкиной юбкой хожу. И пакеты за ней таскаю. Маменькиным сыночком ещё прослыву. В общем, сегодняшний день стал для меня открытием. Мне следовало кое о чём задуматься. Как только мы вошли в квартиру, раздался звонок телефона. Мы оставили мамин телефон на тумбочке в комнате, когда собирались. Мама, скинув кроссовки, кинулась туда, пока я закрывал дверь. Я просто стоял в прихожей, пока мама бежала обратно, неся мне телефон.
- Мам, это тебя. Похоже, училка наша. – Меня прошиб холодный пот – я начисто забыл о том, что Марта Фридриховна (да-да, именно Марта Фридриховна – её отец был поволжским немцем, а мама – казахской немкой, так что и имя, и отчество у неё были соответствующие) просила некоторых родителей прийти сегодня вечером, желательно с нами, на некоторое подобие родительского собрания. Но не учебный процесс обсудить и успеваемость учеников, а что-то другое. А я забыл сказать об этом маме ещё неделю назад, когда об этом заговорили, забывал все эти дни и совсем забыл, хотя нам всем напомнили об этом, с этой всей затеей, опять забыл сказать.
- Да, слушаю вас, Марта Фридриховна.
- Елена Евгеньевна, вам Роман не говорил о моей просьбе?
- О какой просьбе? – Мне пришлось играть, чтобы оставить «крайним» именно себя, а не мамину, якобы, забывчивость. Мама смотрела на меня, недоумённо задрав левую бровь.
- Я неделю назад просила нескольких учеников, в том числе Романа, попросить родителей прийти сегодня вечером.
- Нет, он ничего не говорил. Целую неделю? Простите, ради Бога, я бы точно пришла, но он ничего не говорил. – Мама недоумённо ткнула себя в грудь, вопросительно-изумлённо посмотрев на меня. Я помотал головой, указав на себя и прошептав одними губами: «Забыл совсем». Она скептически кивнула. – А во сколько надо прийти? – Время давно уже прошло, ещё до того, как мы вышли из дома, но надо было доигрывать до конца. - Ой, да вы что? Уже все ушли? Ну, простите меня, ради бога, я бы пришла, и его приволокла. Ну, он у меня получит за забывчивость. – Мама смотрела на меня, округлив глаза, и погрозила кулаком. Я виновато улыбнулся, похлопав себя по лбу. Мама, злобно зыркнула на меня, уперев руки в бёдра, затем протянула мне правую, требуя передать ей телефон. Динамик на нём был довольно громкий, так что она слышала весь наш разговор. Я виновато протянул руку.
- А о чём там разговор был? Что? – Я не слушал, что доносилось из трубки – наклонился, чтобы расстегнуть сапоги и снять их. Но на полпути был остановлен маминой рукой. – Да, хорошо, сейчас подойдём. – Она отключила связь и несколько секунд, сузив глаза, смотрела на меня. – Ты меня подвела, мамочка. Точнее, это я тебя подвёл, но тогда ты ещё была мной. – Она расхохоталась. – Мы так скоро до шизофрении докатимся. Ладно, не бери в голову. Надо сейчас идти.
- Куда? – Я слышал, о чём говорила мама с Мартой Фридриховной, но не слушал.
- В школу твою, она там нас ждёт. В мою, то есть. Так что застёгивай обратно сапоги, и идём. Нет. Расстёгивай и снимай. Тебе надо колготки переодеть. Мама полезла в пакет с нашими покупками и вынула оттуда пакет с колготками, как я потом узнал, цвета «загара», и протянула мне. – Давай только быстро. Разберёмся.
- Подожди, так надо же всё вернуть, как мы перед ней в таком виде покажемся? – Внутри меня всё тряслось мелкой дрожью.
- Куда вернуть? Ты знаешь, сколько времени это займёт? Мы к утру только управимся, а она сейчас ждёт. Так что давай, переодевай и идём.
Я вздохнул, снял сапоги, пальто, перчатки и пошёл в мамину… Ну, то есть, теперь уже мою, спальню, переодел колготки и вернулся в прихожую. Мама за это время разобрала пакет, разложив все в холодильнике, и ждала меня.
- На, сейчас вот эти надень, холодает. Они потеплее, да и поновее. – Мама протянула мне чёрные кожаные, до колена, сапоги на тонком каблуке, само собой, опять высоком. Я не представлял, как я дойду в них до школы, но ехать на автобусе я не хотел под страхом смерти. Я снова надел сапоги, перчатки, пальто, застегнулся, и мы вновь вышли в подъезд.
На улице действительно стало ощутимо холоднее, снег стал падать гуще и уже не таял на земле.
- Блин, надо было тебе ещё и платье переодеть. Потеплее.
- Да ладно, нормально, мне тепло. – Мне было не просто тепло, мне было жарко. Одно дело – пойти в магазин, подальше от дома, где никто меня не знает, мне почти ни с кем не надо разговаривать. И совсем другое – идти туда, где меня все знают, разговаривать с человеком, который видит и слышит меня почти каждый день на протяжении уже четырёх лет. Коленки опять трясутся, из-за этого каблуки подкашиваются.
- Мам, возьми меня под руку. – Мама выставила правый локоть. Я взял  её за локоть, она, сложив руку в локте и держа полусжатый кулак на уровне груди, с горделивым видом, шла рядом. Идти стало действительно легче. Но трясти меня продолжало, как осиновый лист на ветру. - Не нервничай так, сама виновата. Ладно, главное, держись естественно. Кстати, где ваш класс находится теперь? Вы же, вроде как, в другой кабинет перебрались?
- Да, с полгода как. – Я понемногу начал успокаиваться. – А что?
- Ну, знаешь, будет странно, если мама лучше сына знает, в какой кабинет идти, хотя она там ни разу не была. Так что давай, подробно рассказывай, как туда идти, как звать тех, кого мы можем встретить, и кого ты как называешь в глаза. За глаза меня не интересует, но в глаза я должен знать, если со мной заговорят. – Я шёл, держа маму, как я потом узнал, «под руку» и думал, что, возможно, мама не раз хотела, чтобы я сделал то же самое – может, и ей было тяжело иногда на таких каблуках ходить, а я даже не догадался ей руку вот так вот предложить. Я рассказал ей всё, о чём она просила. Мы договорились, как будем себя вести и что мне отвечать. Мама сказала, что, в случае чего, я могу грозить «сыну» чем угодно, если там есть какие-то ещё провинности, кроме моей забывчивости.
Однако, ничего из этого не понадобилось. Марта только перед нами зашла в здание школы и стояла, отряхивая снег со своего пуховика и «дутышей». Я замедлил шаг, и выглядело, словно я жду, когда «мой сын» откроет передо мной дверь, что мама и сделала.
- Ой, Елена Евгеньевна, здравствуйте. – Марта кинулась ко мне. Улыбаясь и, как мне показалось, намереваясь меня обнять, но ограничилась лишь пожатием моей руки, несмотря на перчатку. – Тут разденетесь или сразу в класс пойдём?
- Простите нас, что мы вас так задерживаем. – Я, как мы договаривались с мамой, выразительно «посмотрела на сына», мама, сконфузившись, с виноватым видом подошла ближе.
- Ну, Рома, как ты мог такое забыть? Я ведь каждый день об этом говорила, в дневники просила записать. Ладно, идём уже. – Она улыбнулась и, взяв маму за руку, повела нас в класс. Я, как мама сказала, расстегнул пояс и пальто, однако, не снимая его. Каблуки, казалось, стучат на всё здание и звоном колоколов отзываются в ушах всех, кто здесь есть, и сейчас они все сбегутся и начнут тыкать в меня пальцами, смеяться, говорить про меня гадости, что, вот, мол, напялил мамкины шмотки и решил, что всё можно? Открывшаяся дверь в класс стала для меня спасением. Я прошёл и сел за первую парту, подогнув, как мама учила, юбку и полы плаща. Мама села рядом, насуплено сплетя пальцы рук и бросая виноватые взгляды то на меня, то на Марту. Марта, взглянув на нас, повесила свой пуховик на спинку стула.
- Ещё раз, простите нас, что мы вас так задержали. Судя по всему, все уже ушли? Давно? – Я старался говорить, как мама, но голос предательски дрожал, а руки не тряслись только потому, что я вцепился ими мёртвой хваткой в мамину сумочку. Хорошо, что перчатки скрывали это от внешнего наблюдателя.
- Да бросьте вы, Елена Евгеньевна! Я сама тут ещё и позже задержаться планирую, так что, это я вас, в основном, задерживаю. – У неё зазвонил телефон, и она, извинившись, вышла из кабинета. Мама, ткнув меня локтем, пробормотала:
- Скажи ей, чтобы обращалась просто по имени и на «ты», так мне будет удобнее. То есть тебе.
- Простите, мама спрашивала, успею ли я к ужину. – Марта Фридриховна (я называл её тут просто Марта для краткости, уж очень нам ломало в детстве язык её отчество, поэтому, между собой мы для краткости прозвали её МаФри) посмеялась, и вновь села за стол. – Так вот, Елена Евгеньевна…
- Простите, просто Елена и, если вам не сложно, на «ты», так будет проще и удобнее. – Я не знал, что способен был это произнести. Мама под партой сжимала мне локоть, сделав вид, что просто развалилась на стуле. МаФри улыбнулась:
- Ну что ж, только у меня к вам взаимная просьба.
- Простите?
- Я прошу вас об этом же – просто Марта и на «ты». – Я кивнул, когда мама стиснула мой локоть. – Замечательно. Да, вот я о чём хотела поговорить. Только не сочтите меня какой-то долбанутой или ещё невесть кем. – Она немного замялась, чувствовалось, что она нервничает. – Парадокс. Перед десятком родителей и их детьми соловьём разливалась, а тут слова из себя выдавить не могу. Так вот. На Новый год есть идея устроить или только в нашем классе, или во всех трёх классах нашего года, что-то вроде программы «Один в один» или как-то так она называется. Как вы на это смотрите? Ну, то есть там дети выбирают карточки, то есть, уже выбрали, большинство, а там фото и имя знаменитости, которую им надо сыграть на сцене. – Она хихикнула. – Простите. Ой, прости. Это нервное. Так вот. Большинство родителей согласились, отказались только трое – в двух случаях родители и в одном сам ученик. Если вы согласитесь – оба – то Роман выберет карточку, я запишу, кто это будет. За три недели мы планируем нанять профессиональных артистов, стилистов и гримёров для тренировки детей, но до этого никто не мешает самим родителям и детям готовиться и репетировать в частном порядке. Ну, так что вы на это скажете?
- А мы можем обсудить это с сыном наедине? – Я переглянулся с мамой, она кивнула, глядя на Марту.
- Да, конечно. Позовёте меня? Я тут рядом буду.
- Спасибо вам. – Я постарался улыбнуться как можно очаровательнее.
- «Спасибо тебе». Ты забыла уже? – она улыбнулась и вышла.
- Ну, что скажешь, мамочка? Согласна? Чтобы твой сын кого-то на сцене изображал.
- Смеёшься? Меня от этого всего трясёт, а ты ещё про сцену говоришь.
- Ничего, ещё завтра побудешь мамой, глядишь, и на сцене сможешь не хуже сыграть.
- Ну да, а если мне какая-нибудь тётка попадётся?
- Ну, так и что? А сейчас ты на кого похожа? – Мама, смеясь, обняла меня. – Ну как? Давай рискнём. А уж я тебя подготовлю, не сомневайся.
Я, немного подумав, вздохнул и кивнул. Затем встал, подошёл к двери и открыл её:
- Марта? Мы решили рискнуть. – Я вновь изобразил улыбку. Когда я шёл назад, каблук предательски подвернулся, и ногу пронзила боль. Скрипнув зубами, я постарался не подать виду, но мама, видимо, успела это заметить и теперь в её глазах читалась тревога. Я старался не хромать, возвращаясь на своё место.
- Замечательно. Вы сейчас выбирать будете? – Мы с мамой переглянулись, она едва заметно кивнула.
- Да, давайте сейчас.
- Опять забыла? – Марта улыбнулась. – Давай. – И вынула из стола несколько карточек с фотографиями. Ну, молодой человек, выбор за вами. – Марта с улыбкой разложила перед мамой карточки веером обратной стороной кверху.
То, что произошло дальше, было для меня пострашнее всех ужастиков, виденных мною в жизни, вместе взятых. Мама вытягивает карточку, переворачивает её, её глаза распахиваются, рот растягивается в улыбке, и она чуть не пищит от восторга:
- А-а-а, Шанайя Твейн, я в школе фанатела от неё…